«Пророк»: откровение на «фене» Молодой хулиган Малик (Тахар Рахим) попадает в тюрьму, где оказывается зажат между группировками корсиканцев и мусульман. Местные порядки не позволяют остаться в стороне. Корсиканский авторитет Чезаре (Нильс Ареструп) в обмен на защиту награждает парня обязанностями: то убить кого-то, то кофе заварить. Будущее, измеряемое шестью годами срока, рисуется мрачно. Но Малик не долго чувствует себя жертвой обстоятельств. Постепенно он захватывает власть и создает вокруг себя собственный мир. Вопрос выживания оборачивается вопросом жизни, когда беспомощность и страх сменяются внутренней свободой. «Пророк» подписан многообещающей этикеткой «тюремная сага», что формально соответствует истине, но не исчерпывает сути дела. Фильмы Жака Одиара, сына знаменитого сценариста Мишеля Одиара, отличает внутренняя двойственность, а криминальная тематика в них всегда нечто большее, чем просто контекст. Она включает в себя драму, вызов, рефлексию героев на тему собственных корней и природных склонностей. В прошлом фильме, ремейке «Пальцев» Тобака, «Мое сердце биться перестало», герою приходилось выбирать между миром преступности, унаследованным от отца, и талантом к игре на фортепьяно, доставшимся от матери. Кровь и музыка сплетались так тесно, что одно просвечивало в другом, однако необходимость морального выбора не ставилась под вопрос. В «Пророке» Одиар делает шаг к цельности и выходит за пределы нравственных дилемм. Здесь нет деления на тюрьму и свободный мир, на преступление и наказание, мораль и аморальность. Есть лишь человек, который лепит сам себя, используя единственный подручный материал – криминальный мир. Сила, мудрость, мистические прозрения приходят только изнутри и только тогда, когда сквозь слабость и неприкаянность прорастает личность. Когда б вы знали, из какого сора… «Пророк» выйдет в отечественный прокат в литературной обработке Владимира «Адольфыча» Нестеренко (его владение «феней» и осведомленность в тюремной тематике давно не ставятся под вопрос). Адекватный перевод диалогов лишь подчеркивает роль, которую Одиар отводит в своей картине тюрьме и криминалу – роль не символа, а достоверной и почти исчерпывающей реальности жизни героя (отсюда сравнения «Пророка» с «Крестным отцом»). И все-таки остается кое-что, не переводимое на блатной жаргон. Название фильма отражает мистическую тему: Малика посещает призрак убитого заключенного, образы реальности порой комкаются, наплывают один на другой, и в них вкрапляются смутные видения будущего, образы суфийского танца. Это напоминает «Пустой дом» Ким Ки-Дука, где заключение в четырех стенах означало для героя возможность максимальной внутренней свободы, вплоть до полного исчезновения с человеческих радаров. Разница в том, что корейский режиссер снимал притчу о любви и просветлении, а Одиар показывает историю взросления и добавляет в нее мистический элемент как знак неуловимых внутренних изменений героя. «Пророк» получил в этом году Гран-при Каннского фестиваля и действительно демонстрирует редкую внутреннюю мощь. Единственная проблема остается там, где ее решил для себя сам режиссер: это проблема совести и морали. Если Одиар полностью отказался от вопроса, прав или виноват его герой (даже призрак в фильме нейтрален – не прощает и не мстит, просто наличествует), то зрителю это сделать не так-то просто. Реалистический контекст мешает абстрагироваться от ситуации героя. И хотя Малика совесть явно не мучает, очень может статься, что она займется зрителем - в те два с половиной часа, на которые Малик станет его сокамерником и альтер-эго. Мария ГРОСИЦКАЯ