«Каникулы строгого режима»: педагогическая поэма Виктор Сергеевич или по-тюремному Сумрак - авторитетный зек (вообще-то Безруков, но с серебристыми коронками на двух передних и синими татуировками по всему телу, «боготворящими» сотрудников МВД и семью). Читая Сенеку, ковыряя пальцами в меде и собирая «общак», он коротает в тюрьме лет с 16-ти. И все у него в принципе хорошо: продюсирует заключенных для тюремных спектаклей, командир вот-вот проведет в камеру радио, деньги в «общак» потихоньку поступают, - но однажды кто-то неслучайно находит в макаронах крысиные останки и в тюрьме начинается бунт. Несмотря на захолустность тюрьмы, откуда ни возьмись, появляется куча омоновцев в касках и рубит с плеча, в том числе и Виктора Сергеевича, которого в результате доставляют в больницу с перевязанной головой. Туда же отвозят Евгения Дмитриевича (Дюжев) с подбитым глазом - тоже зека, но с той лишь разницей, что он в прошлом носил гордое звание мент и даже имел дочь с женой. Как это особенно часто случается в кино и никогда в жизни, противоположным профи-зеку Сумраку и экс-менту приходиться сблизиться и вместе бежать. Да не просто куда-то там по степным прериям и лесам, как сделали бы в Голливуде, а в отечественный пионерский лагерь для «не очень благополучных детей», где 15 суток им придется трудиться вожатыми. Традиционная история, начатая «Республикой Шкид», продолженная «Усатым нянем» и кучей голливудщины с детскими садами, продолжается. Только в ипостаси Макаренко – Сергей Безруков и немного Дмитрий Дюжев. «Немного», потому что главным здесь, как ни крути, все равно остается Безруков. С молочным бидоном, набитым деньгами, почти что девственностью, почти что педагогическими навыками и почти что подростковой влюбленностью в вожатую Бабенко с эротическим прессом. И грань между блатным зеком Сумраком, сыплющем жаргонизмами, почти что идеальным макаренковским педагогом Виктором Сергеевичем, рассказывающем детям сказку про курочку Рябу перед сном, и неопытным любовником Витей настолько профессионально хрупкая, что срывает, то аплодисменты, то слезы, то смех. «Каникулы» уже успели сравнить с «Джентльменами удачи», впрочем, кажется, создатели фильма сами этого очень хотели. Общее - в мирных и в чем-то потешных зеках на свободе, только вместо золотого шлема – бидон с деньгами, а вместо общенародного «Пасть порву, моргала выколю» блатное «Я те че, бык театральный?». Из-за обилия милейших советских лозунгов, как в тюрьме (чего только стоит «возвращайся скорее, сынок!»), так и в пионерском лагере, красных галстуках на детских шеях и пионерской зорьке по утрам, фильм мог бы витать в безвременье. Эпоху выдают только телевизор всего с одним каналом, но «слава богу, «первым», фраза «пусть лучше будут пионерами, чем наркоманами», упоминание вскользь «президента» и розовая футболка с антисоветским Микки Маусом на Безрукове. А потому, вопреки советчине, в «Каникулах» нет (и, слава Богу) морали, призывов и зацикленности сюжета на посеве разумного, доброго, вечного. К тому же титры бесподобно японские и явно не с тюремной и даже не с советской философией: о пчелах и цветах. Но титры здесь – это вообще отдельная законченная история, заслуживающая отдельного описания и наград. Ирина ГОЛОСОВА